СОЛНЕЧНЫЙ ЛУЧ
==============
Девочкам, идущим за нами, посвящается.
Дорога округло брала влево, и нырнув в гладкий, будто остриженный, ложок, снова выбиралась на взгорок.
Справа, курчавясь темными зарослями, хмурился перевал.
Сзади, упираясь в пологое взгорье, во всю ширь расстилалось серо-желтое жнивье - до самых домиков далекой уже деревушки с уютным названием Серять.
Он покосился на небо, хмыкнул:
- Действительно, Серять...
- Что?
- Ты не разговаривай, ты - дыши...
Ноги тягуче скрадывали подъем. Сырой ветер шелестел в кустах, ласкал разгоревшееся уже лицо. Небо хмурилось, и серые тучки заходили далеко слева, от Нугуша, разворачиваясь строем, как самолеты для бомбового удара. Оттуда, словно нехотя, лениво погромыхивало - будто тащили по каменистой дороге разбитую арбу.
Оглянулся. Стройная девичья фигурка с рюкзаком чуть приотстала.
Рюкзак выглядел очень внушительно: даже не подумаешь, что его можно поднять одной рукой.
"Милая, - тепло подумал он. - Тяжело тебе..."
С неким подобием радостной неловкости подкинул на плечах свой груз. Сердце работало ровно, ноги, что называется "вошлись", и дыхание в порядке.
Ему проще...
Он прислушивался к себе, как водитель вслушивается в работающий на предельных оборотах двигатель.
Привык к постоянному самоконтролю на длинных переходах больших экспедиций. В долгие часы подходов и забросок, серьезной работы с грузом. Когда все внимание, почти все, уходит на то, чтобы не сбиться с ритма, не упустить "мотор" в заполошный перестук, вовремя хватить легкими воздуха и идти, идти, идти...
Ты должен быть в порядке. Потому что никто не сделает за тебя твою работу.
"За чем идем-то? - мысленно усмехнулся он. - За красотой!"
Только какая красота в заброске? Стоит отвести глаза от дороги, тут же тебя ведет вбок, сбивается шаг, ритм, дыхание. И скорей снова взгляд в тропу, в эти необъятные колдобины.
Потому что собьешь ритм, запыхтишь не в лад, зачастишь сердцем - все.
Килограммы рюкзака сожрут тебя до срока, навалятся, прижмут, припаяют к земле.
Без ритма ты не ходок.
Привычным, еле заметным движением плеч он перенес вес груза на лопатки.
Благодать! Разве сейчас у него рюкзак? Перышко!
"Погоди, однако, - нахмурился, гася в себе рвущуюся наружу прыть. - Вот ужо перевал..."
Дорога шла мимо картофельного поля, прижималась к опушке, втягиваясь в лес.
Он снова оглянулся, и, поджидая спутницу, еще разок осмотрелся. Вроде, все верно. Серять на горизонте, желтое жнивье полей, холм с редкими, густеющими к вершине березками. Похоже.
Два раза проходил он по этой дороге. Но то было зимой. И оба раза они шли обратно, возвращаясь с Сумгана...
Да нет, что это он? Все так. Дорога, сколько помнится, всегда была одна. Особо плутать негде.
Будь он один, не боялся бы промахнуться. Но следом за ним шла... эта удивительная глазастая девчонка. Придумать же...
Они вместе идут к Сумгану! Вдвоем... Еще день, ну два, и они будут стоять на его краю. Холодное дыхание Пропасти коснется их лиц. И он будет рассказывать ей:
"Вот здесь мы крепили растяжки в семьдесят пятом, а вон там, - видишь? - на гребне стояла сосна... В семьдесят шестом пришли, а сосна лежит. Вот, думаем, а если бы она под растяжкой упала?.."
А потом, держа друг друга за ноги, они по очереди подползут к самому краю, чтобы заглянуть в фантастический зев пещеры, на десятки метров обрывающийся в толщу скалы...
Все это обязательно будет, но ведь еще надо дойти!
Будь он один, добежал бы за день. Что там тридцать-сорок верст с таким рюкзаком?..
Он поймал себя на мысли, что порой смотрит на девушку, как на сосуд с животворной влагой.
Будто держит его в руках и гадает: сколько же осталось? Надолго ли хватит ее сил?
Он старался щадить ее, все время подстраивал ритм, темп, скорость ходьбы, выбирал места, где поудобнее остановиться на привал.
Она ведь молчунья. Будет умирать, а не скажет.
- Ты не молчи, - он остановился и посмотрел на нее. - Слышишь? Если устанешь, сразу скажи, ладно?
Она молча кивнула, небыстро переставляя по влажной дороге красные спортивные тапочки.
"Ходоки! - он усмешливо глянул на свои растоптанные сандалии. - А что, римляне, полсвета прошли в сандалиях! Да еще в деревянных..."
* * *
Лес обступил их как-то сразу. Мокрые листья, мокрые прели, мокрые следы когда-то прошедших машин.
- Хорошо-то как! - он радостно влил в легкие упругие запахи, кружащие голову свободой.
Они в лесу!
Они вдвоем!
Они идут на Сумган!
С ума сойти...
Он чуть не закружился с рюкзаком по дороге. Но нет, лучше поберечь силы.
Дорога, как бы нехотя, вспучивалась на перевал - и сразу затяжелело в ногах, груз навалился на плечи.
Не сбавляя темпа, играя будто бы неутомимым телом, он выбрался на первый взлет. Но тут же, устыдившись, пошел медленнее, слушая за спиной ее тяжелое дыхание. Глянул из-под плеча на нее, раскрасневшуюся на подъеме, обождал. Пошел рядом.
- Ой, малинка! - на ее мокром лице сверкнули радостной зеленью глаза.
- Ишь ты, - он удивленно-весело смотрел на нее, невольно залюбовался, крякнул: - Есть что ли порох в пороховницах?
Она лукаво, краешком губ, улыбнулась.
Протянула руку - ягодка лежала на ладошке: мокрая, алая, как бусинка.
- На!
Он осторожно коснулся губами ее руки рядом с ягодкой:
- Лучше сама.
Она тихонько засмеялась:
- Да тут много!
- Тогда привал.
Тяжело присев на обочину, он с облегчением соскреб с плеч въевшиеся лямки. Смотри-ка, легкий-легкий, а ведь поди ж ты! Поднялся, снял рюкзак с ее горячей мокрой спины:
- Быстренько одевайся.
- Жарко!
- Пока - жарко.
Не слушая возражений, вытащил из-под клапана рюкзака штормовку, осторожно накинул на дымящие парком ее влажные плечи. Она благодарно взглянула на него, малинка исчезла в улыбчивых губах:
- Вку-у-усно!
* * *
Он посмотрел на часы. Два часа они ломают эту гору.
После того малинового привала был еще один. И тоже ягодный.
Хорошо!
Да вот только темп ходьбы, и без того невысокий, совсем упал.
Он резко подкинул на плечах рюкзак, перевел дух.
Оно ведь как? Идешь быстро - потеешь больше, идешь медленно - сильнее плечи болят.
Два часа ползти на этот перевал! Да тут по самым суровым подсчетам - версты три, четыре, от силы пять. Сколько их можно идти? Час, ну, полтора. Но не два же!
Он чувствовал, что начинает нервничать. И еще чувствовал, что устал.
От чего? Не от рюкзака же, в конце концов.
Идут они... Ну, иду-ут! Хуже нет, так ползти - уматываешься, как взаправду, а толку чуть. Толкаешь назад тропу, а все будто ни с места!
Оглянулся. Дорога до поворота была пуста - маленькой фигурки не видно. Борясь с противоречивыми чувствами, нахмурился. Полчаса назад она вдруг окликнула его:
- Ты не мог бы идти рядом... Ладно? А то мне плохо так. Я будто все время догоняю тебя и никак не могу догнать...
Он знал это неприятное ощущение... По себе. Когда идешь с более сильными попутчиками.
Пристроился сбоку:
- Конечно! Хочешь, иди ты впереди - будет, на что приятно посмотреть.
- Ну, уж нет! - она почти улыбнулась, но дорога сковала ее лицо, и улыбка получилась скомканной.
"Трудно девочке", - подумал он, а вслух сказал:
- А все едино посмотрю. Допинг!
Отстал и пошел следом, глядя, как мерно напрягаются обтянутые синей шерстью брюк ее красивые ноги.
Классная она все-таки девчонка! Одно плохо - он не может видеть ее сразу со всех сторон...
Улыбнулся. Снова догнал, пошел рядом.
Погода хмурилась. Время от времени тонко прыскало дождичком, и было не понять - то ли правда, дождь, то ли рыскающий в вершинах ветер срывает с крон капли уже прошедшего ливня.
Они шли рядом минут пятнадцать. Больше он не выдержал. Темп был слишком мал для него. Ему все время хотелось прибавить, он сдерживался, и в этой внутренней борьбе с самим собой уставал еще больше.
- Нет, я так больше не могу! - он в сердцах подкинул рюкзак на занемевших плечах, и она подняла от дороги потемневшие глаза. - Ползем, как черепахи!
Сказал и пожалел - вырвалось же! Но она уже отвела взгляд - кротко и как-то отрешенно:
- Ну, иди...
- Извини...
Он заметался внутренне, кляня себя за сорвавшийся незаслуженный упрек. Ведь не виновата же она в том, что не может идти с ним наравне... Много ли надо, чтобы бежать, когда "сил невпроворот"? Попробуй-ка без привычки! Да и с привычкой... И ведь идет же, не пищит, и неплохо идет, надо сказать... Медленно только.
Ну, что делать? Взять у нее рюкзак?
Проклятый перевал все дыбился впереди. За каждым поворотом дороги открывались новые и новые взлеты бурой от глины колеи.
Взять рюкзак? Не отдаст. Да он и не потянет такой вес. Это ж за пятьдесят килограммов! Он всегда с недоверием слушал россказни иных бывалых о таскании пятидесяти, а то и шестидесятикилограммовых рюкзаков. Если поднатужиться, можно, конечно... попыхтеть. Коли подъем небольшой и дорога поровнее. А так... кому это в жилу? Разве что особо одаренным и специально обученным... "Суперам", в общем. Но обычные смертные, какими он считал себя и своих друзей по подземной работе, - на такие подвиги не способны. Это точно.
Делать-то что?
Злой на себя за собственную несдержанность, на свое бессилие что-либо кардинально изменить, на этот бесконечный подъем, он резко прибавил шагу.
Оглянулся на ходу:
- Ты иди потихоньку, как можешь. Я дорогу посмотрю...
Она кивнула. Молча и, как ему показалось, чуть грустно.
Ох, какие у нее все-таки необычные - колдовские глаза!..
* * *
Он зло ломал подъем, чувствуя, как едким потом заливает лицо. Насыщенный до отказа лесными пряностями воздух загустел и не дарил прохлады.
Чертов перевал!
Медленно нарастало беспокойство. Что-то он не узнает этой дороги... Или это кажется?
В принципе, последний раз он был здесь зимой, когда лес становится белоснежно-прозрачным, и перелески далеко просвечивают над логами. Летом они проходили тут давненько... почитай, уже четыре года как.
А в семьдесят седьмом проскочили этот подъем на машине.
Вспомнилось, как той осенью они сторговали в Сыртланово автобус и набились в него всей своей развеселой толпой. Человек двенадцать тогда было, однако. Во всяком случае, когда черт привел встретиться с КСС, спасателей, едри их, оказалось меньше - ничего не смогли сделать. А то бы завернули назад - к бабке не ходи! Пришлось бы в Москву ни солоно хлебавши возвращаться.
Дурость какая-то эта система туристских КСС. Контрольно-спасательные службы... Хорошо звучит. А на деле? Прямо полевая жандармерия! Дали им право документы проверять, снаряжение щупать у официально оформленных туристов. Так ведь и только!
А если я в эти ваши игры не играю? В спорт, разряды, значки?
Если мне трещинки промерить надо, для науки, скажем?
И вообще - можем мы идти по своей любимой стране в свой законный трудовой отпуск туда, куда хочется, - без этих бумажных глупостей?
Похоже, можем. Но только в одном направлении...
"Как это сейчас нет голубчиков? - неприязненно подумал он. - Вот бы и подвезли до Сумгана!"
И опять усмехнулся, вспомнив ту встречу в осеннем лесу.
Лес был пронизан солнцем и шуршал золотом увядающих листьев. Только сосны по-летнему стойко зеленели среди березок и осин.
Автобус вскарабкался на перевал, но дальше водитель ехать отказался - напрочь. Оно и понятно. Поначалу-то сбились с дороги, вот на самом перевале и сбились. Свернули куда-то не туда, спустились с горы и оказались в деревушке. Кузиха, Кузнецово ли - кто его запомнит? - вправо там, почти над Белой.
Разобрались, что к чему, и назад. А не тут-то было! Дождики-то не зря постарались... Да и дороги... В общем, с большим трудом снова выбрались на перевал, всей толпой выталкивая машину. Благо, народу хватало.
- Я бы, парни и дальше вас повез, - сказал на перевале водитель. - Хорошая у вас компания! Да вот только кто меня обратно будет вытаскивать?
Так что пришлось на перевале разгружаться и по команде: "Ишаки под рюкзаки!" - вьючиться и топать по дороге вниз уже на своих.
Спустились быстро. И только в очередной раз повалились в теплый душистый листопад - отдохнуть и перекурить, как впереди почудился вой двигателя.
Прислушались - точно движок!
- Машина?
- Похоже.
- Пойдем посмотрим?
На дорогу отправилась группа "захвата" - Сысоев, Лось и Плёкин. И с концом.
- Что-то их долго нет...
Оставив мешки под присмотром кого-то из девчат, уже всей толпой отправились посмотреть, что случилось.
Вот оно в чем дело!
Зеленый "УАЗик" с красным КСС-овским крестом замер на дороге среди прозрачного осеннего леса.
Рядом в нейтральных позах тройка Сысоева, а вокруг них кольцом - шестеро парней весьма красноречивой наружности. Спасатели, так их...
Он чуть не рассмеялся вслух, вспомнив, как они возникли из леса, аккуратно охватывая вторым кольцом коренастых "каэсэсников". Те заметно стушевались и попятились к своей машине. Вроде как невзначай попятились!
И тут Сысоев:
- Парни, может, до Сумгана подвезете?
Наглость, конечно, КСС-ники так это и прочитали.
Но куда им было против? Сила солому ломит...
Потом долго смеялись, глядя вслед удаляющемуся УАЗику.
* * *
Было дело. Все-таки частенько приходилось бывать в этих местах...
Что же все-таки тут не так? Подзабыл дорожку-то.
Он обеспокоено завертел головой, пытаясь отыскать хоть какие-то приметы, знакомые черты в этой путанице зеленых оттенков, и вдруг остановился.
Дорога! Вот что не так.
Дорога настораживала глаз почти нетронутой лентой. Не ездили тут давно - вот что! Даже колдобины затвердели, лужи в ряске...
Стало жарко. Значит, все-таки ошибся? Но где?
Мысли запрыгали по ниточке проделанного пути. Где он мог сбиться? Не может этого быть!
А если все-таки?..
Страшно признаться себе, что все усилия - зря. И пот этот, и два часа времени.
Стыдно. Ладно бы шел один. Сколько сил оставил на этой дороге - ее сил, и... зря?
Казалось, их общая усталость вдруг навалилась на него.
Трудно, оказывается, чувствовать, отвечать и решать за... двоих. Она ведь и не знает еще, идет, верит в его опыт, уверенность.
Он оглянулся. Нет никого. Надо сказать, чтобы не шла дальше. Пусть посидит. А пока пойти и проверить все самому.
- Эва-а! - он приставил ладони к губам, но крик растворился в объемном гуле вершин, потерялся, пропал.
Не услышит...
- О-у! - отозвалось вдали.
Впервые он был рад, что оторвался так далеко. Повернулся и, едва не бегом, бросился вниз, навстречу упорно идущей по дороге - он видел ее даже через лес! - фигурке.
* * *
Он не смотрел на девушку. Хмуро сбросил рюкзак, помог ей снять груз.
Он знал уже, что сбился - будто пелену сдернули с глаз. Там, наверху, где он повернул назад, дорога раздваивалась на полузаросшие просеки, уходящие вверх и влево.
Но какая-то крохотная надежда - исправить положение, отделаться малой кровью, оправдать эти потраченные на бессмысленном подъеме часы - эта упрямая надежда гнала его вперед.
- Ты посиди пока здесь, - он быстро достал из-под клапана рюкзака полиэтилен, развернул. - Накройся вот.
С неба негусто постукивали в пластик мелкие капельки.
Она молча присела на поваленный ствол, сухой под укрытием растущей рядом толстенной сосны, подняла на него безмятежно спокойные глаза.
- Похоже, мы сбились, - он все также хмуро озирался по сторонам. - Только вот никак не пойму, где. Ты как?
- Нормально, - она вытянула ноги, потом, подумав, пересела на рюкзак.
Улыбнулась.
Ее приветливое спокойствие почему-то разозлило его еще больше. Не на нее - на себя! Но виду не подал.
- Пойду посмотрю, - он сунул за пояс топор. - Может, все-таки пройдем. Ты здесь сиди, не уходи никуда.
- Ладно.
* * *
Дурак. Ведь знал же. Чувствовал. Нет, только зря угробил время.
Через полчаса дорога совсем зарылась в дебри, превратилась в тропу. Ему уже приходилось раздвигать сошедшиеся над ней ветви. Брюки промокли, будто в ручей залетел. А тропка, пунктиром крутя между деревьями, заманивала все выше. И вдруг кончилась.
Он в нерешительности остановился. Идти дальше?
Впереди вверху, на той стороне глубокого ложка, не весть откуда взявшегося на пути, явно светлело.
Неужели перевал?
И оттуда, будто дразня, гулко налетал наносимый ветром треск двигателя.
Трактор!
Он с сомнением огляделся. Трактор, значит - дорога.
Была, не была. Осторожно, чтобы не поранить ноги в сандалиях, съехал в ложок.
Воронки! Разведку бы сюда.
С трудом вскарабкался на противоположный борт. Еще воронки!
Богат Урал. Сколько еще пещер тут не открыто...
Почти бегом полез на пологий холм, выскочил на полянку и чуть не заплакал - дальше, впереди и выше, светлел новый увал.
И тут же тревогой обожгло сердце. Тонкая молчаливая фигурка на рюкзаках. Как она там? Лес-то здесь! Глушь.
Он покрепче сжал топорище.
Снова, как сквозь вату, донесло ветерком клекот тракторного движка.
Нет уж, к черту! Пора выбираться отсюда.
Скользя и оступаясь, он скатился обратно в ложок. Где-то на той его стороне он оставил хвост тропы. Где?
Обливаясь потом, подсек подъем, стараясь подрезать тропу. Вот она, похоже.
Она? Что-то хилая какая-то тропка. Но все же взял по ней, настороженно всматриваясь в траву - есть след, нет?
Вроде, есть. Он ускорил шаги, и ветки хлестко забили по пластикату накидки. Вот и коряжка знакомая...
Больно ударило в ногу. Охнув, он присел. Сучок, черт. Хорошо, что носок шерстяной - поцарапал, наверно, и только. Ишь, больно-то как. Говорила тебе мама - ходи в сапогах или ботинках. Довыпендриваешься когда-нибудь в своих сандалиях... Римляне-римляне!.. А ну как просадил бы сейчас дыру в ноге? Да такую, что только ползком на карачках. Что б тогда?
До рези отчетливо встала перед глазами девичья фигурка - в зеленой штормовке под полиэтиленом на рюкзаках. Сидит ведь, ждет, тревожится. Хоть беги!
Сдержался. Прихрамывая, пошел осторожнее.
Где же дорога? Посмотрел на просвечивающие через лес горы. Вроде, вот-вот должна быть. Гаркнуть, что ли?
Напрягся, крикнул. Голос взметнулся, вплетаясь в величественный шум леса:
- Э-ва-а!
И только густой шорох могучих стволов в ответ.
- Эва-а-а-а!
Теперь он почти бежал, расшвыривая с тропы мордохлест.
Почему она молчит? Захолонуло в груди - не та тропа? Снова сбился?
Нет, вот это дерево ему знакомо. Да и шире пошло.
- Эва-а-а!
Он закашлялся на бегу. Тревожно грохотало в ушах сердце.
Что с ней?
Маленькая фигурка в красных спортивных тапочках. И лес. Тайга! Может, все же не та дорога?
- Э...
Он остановился, будто наскочил на барьер. Слова застряли в горле, глаза жадно ощупывали поляну. Проводя ладонью по мокрому лбу, глухо выдохнул:
- Ну!..
Осторожно, стараясь не хрустнуть веткой, подошел, присел рядом на поваленный ствол.
...Она спала. Безмятежно. Уютно свернувшись под полиэтиленовой крышей на раздавленных рюкзаках.
Она спала, и дождь тихо сыпал серебряный бисер на запотевшую от ее дыхания пленку. Кулачки под щекой, мягкие полуоткрытые губы, точеный нос, завиток волос на щеке...
Сердясь, и уже не сердясь, он заворожено смотрел на это маленькое чудо.
Терпеливая моя, умаялась...
Он смотрел на нее, не замечая усталости, мокрых брюк, боли в поцарапанной ноге.
Лес шумел над поляной. Погромыхивая, покряхтывая, уползали куда-то, оставляя небесную прогалину, синие тучи.
Перевел взгляд на часы.
Ха, да еще только двенадцать! А ему показалось, - день прошел.
Сейчас они спустятся, передохнут и начнут все сначала.
Акела промахнулся? Что же делать! Второй раз, надо надеяться, Акела будет точен.
Времени еще уйма. Вполне можно дойти до Ташильгана.
А и не дойдут, тоже беды большой не будет. Главное, они вместе.
Вот только бы дорогу найти поскорее.
Он снова ласково обнял взглядом ее, спящую.
"Быстрей, быстрей!.."
Куда спешить-то? Ведь они рядом - он и она. Они идут к Сумгану!
Милая... Он протянул руку и замер, не решился потревожить ее усталый, такой сладкий сон.
И вдруг рассмеялся, радостно глядя вокруг счастливыми глазами.
Тонкий солнечный луч пробил дождливую пелену, упал на дорогу.
И тут же, будто вырвавшись и облачного плена, хлынуло на поляну солнце. И все заискрилось, заиграло радужными огоньками, засверкало.
- Здравствуй, моя Фея лесная! - он мягко, но настойчиво гладил ее по плечу, разгоняя последние остатки сна. - Хорошо ли было тебе в тех Мирах?..
- О-ой! - выгибая спину, она по-кошачьи потянулась.
Не разнимая сомкнутых меж колен ладошек, потерлась о его руку щекой:
- Я, кажется, заснула...
- Это хорошо. Смотри, красиво-то как!
А она уже и сама широко распахнула ресницы, и он почувствовал, что растворяется в удивленно-радостной зелени ее росяных зрачков. Поймала на ладошку солнечный зайчик, засмеялась:
- Солнышко!
И что с того, что где-то ворочается и бурчит гроза?
Слышишь, Солнышко? Ты - наше.
И с тобой так хорошо!
январь 1981 - январь 2004.
КБСыч
ГОЛУБОЙ СТАЛАГМИТ