ЧЕЧАКО
======
...
- Что значит, чечако? - спросил Кит.
- Ты, например, чечако, я - чечако, - был ответ.
- Быть может, это и так, но мне все же не ясно.
Что значит слово чечако?
- Новичок.
...
Когда последняя миля была уже на исходе, он, собрав остаток сил,
кое-как дотащился до места стоянки и упал ничком с поклажей на
спине. Это не убило его, но прежде чем встать, он пятнадцать
минут пролежал неподвижно, не в силах расстегнуть ремни и снять
с себя тяжелый мешок.
...
- Другие могут, значит, можешь и ты, - сказал ему Кит, хотя в
глубине души его мучило сомнение, не бахвальство ли это.
...
Кит понюхал воздух и взглянул на девушку.
- Я чечако, - сказал он.
По выражению скуки на ее лице он понял, что она сама это знает.
Но Кит не смутился.
- Свое огнестрельное оружие я бросил по дороге, - сказал он.
Тогда она узнала его, и глаза ее блеснули.
- Не думала я, что вы доберетесь так далеко, - сообщила она.
"Смок Беллью" Джек Лондон.
Шаг, шаг, шаг.
Один, два... восемь... четырнадцать...
Нет, так еще хуже. Считаешь, и нет конца.
Вдох - раз, выдох - два...
Данька оторвал взгляд от размазанной перед глазами дороги, и его тут же повело влево. Чтобы не упасть, пришлось ухватиться за ветку. Вовремя подвернулась! Под заполошный стук сердца медленно вспухали перед глазами желтые круги.
Стой, сказал он себе, погоди, надо отдохнуть.
Хорошенькое дело, отдохнуть! Сесть бы...
Данька тоскливо огляделся. Бурая глина дороги не радовала глаз.
Как же, сядешь! Эта трехпудовая гиря за плечами так и припаяет к земле. Хоть плачь, а одному не подняться.
И тогда все. Конец этой немыслимой гонке. Может, все-таки сесть?
Согнувшись, он уперся локтями в колени, осторожно перевалил вес на спину. Ноги тихонько заныли, зато удалось свободнее вздохнуть, расправить налившиеся болью плечи. Уф!
Отдыхая, Данька тупо уставился на свою черную бесформенную тень.
Рюкзак на ножках! Дурак.
Чего он ввязался? Шел бы себе потихоньку с нормальным рюкзаком.
Нет же!
Он вдруг очень отчетливо вспомнил самый первый день экспедиции. Не весь, конечно. Это только в книжках пишут: "Он вспомнил всю свою жизнь!" Попробуй, вспомни.
Так что сейчас Данька с удивительной четкостью вспомнил только ее глаза. Черненые ресницами, будто подкрашенные - с колкой иронией, даже насмешечкой такой.
Позавчера это было, на первой ночевке.
- Геро-ои! - растягивая слова, Нелка явно подначивала. - Тита-аны! Сто двадцать фунтов для них - тьфу!
- Ну, и что? Полста килограммов, - Юрка, еще более квадратный в своей грубой штормовке, цедил чай из эмалированной кружки, сплевывая сквозь зубы "нифеля". - Джек Лондон, это - конечно. Мне вот отец рассказывал, они на Камчатке...
- Оте-ец! - Нелка скривила блестящие губы, прищурилась. - Чего ж сегодня-то сюда ползли - дохли? Чай, и мешки не камчатские, и перевал - не Чилкут!
Данька невольно нахмурился. Нелка нравилась ему, но чего она взъелась? Конечно. Шли они с Юркой сегодня неважно. Прямо скажем. Так ведь и не они одни. Кое-кто так и вообще еле плелся.
Данька вспомнил, как тогда еще внутренне усмехнулся.
Па-адумаешь! Ну не сто фунтов в рюкзаке. Была нужда спину ломать!
Послушать Нелку, так это они с Юркой во всем виноваты. Ночевать сегодня группа должна была под перевалом.
По плану.
Ну, не дошли, сдохли. Стреляться теперь?
- Чё ты шумишь? - Данька смотрел на Нелкины белые ровные зубы: играют - аж светятся! - Чё шуметь-то теперь? Всяко бывает. Не вошлись еще. Последний день, что ли? Догоним не спеша.
- О! - Нелка крутнулась на чурбачке, уставила в него колючий взгляд. - И этот туда же. Чечако, понимаешь!
- Нелик! - Володя, руководитель их группы, примирительно улыбался.
- Че-ча-ко!
Данька выставил вперед худую челюсть, презрительно протянул:
- Па-адумаешь!
- Вот-вот, - Нелка пробуравила его насмешливым взглядом. - Ты не "чёкай", ты туда посмотри. Во-он горочка!
Данька невольно глянул в ту сторону, где за ближними увалами синел лесистый хребет.
- Па-адумаешь!
- Поглядим, - Нелка неожиданно уронила взгляд, будто занавесилась ресницами. - Все вы смелые... на словах. На перевале посмотрим.
* * *
- Чё она? - Данька застегнул полог палатки. - Она чего, всегда такая бешеная?
- Не-е, - Юра, устраиваясь, шуршал спальным мешком. - Находит на нее. Нелка, брат, девчонка что надо. Не бери в голову.
- Да я и не беру, - Данька с наслаждением распрямил в мешке гудящие ноги. - Ты-то чего молчал? Сам же начал - "мили", "фунты"...
- А что с ней говорить, - Юра вжикнул замком "молния". - У нее бзик на этой почве. Считает, что мы, мужики то есть, мельчаем нынче. Феминизируем. Да ты сам слышал.
- Да? А я так наоборот считаю. Мы прошлый год на соревнованиях в Питере были, в Эрмитаж ходили. Я Рыцарский зал помню. Ну и мелочь же были сеньоры! По плечо все, не выше...
- Так то акселерация, - Юра громко зевнул. - Акселерация плюс феминизация всей страны. Понял? Спать давай. Нелка в одном права. Перевальчик-то суровенький будет. Я так чувствую, что завтра мы на него тоже не взойдем. Яман-тау.
- Чего?
- Ну, страшный, что ли. Это по-здешнему. Плохая гора.
Данька понимающе хмыкнул.
Все тело ныло. Устали они сегодня. Всю ночь, почитай, промаялись в поезде. Какой сон в общем вагоне? Хорошо, хоть так уехали... Потом автобус. Не ели толком. Какие тут рекорды?
А все-таки здорово! Юрка молодец, что затащил его в эту экспедицию. Ну что бы он делал сейчас дома? В лучшем случае валялся бы на пляже. Каникулы!
* * *
Данька шевельнул запекшимися губами.
- Кретин, - вслух сказал он. - Вот тебе каникулы. Нашел развлечение?
... Они только что сдали последний экзамен на третьем курсе. Отстрелялись. И всей группой двинули в парк за Яузу - по пиву. А вечером в общежитие заскочил Юрка. Успел сбегать домой - москвич, хорошо ему! Впрочем, сам Юра так не считал, завидуя общежитской вольнице.
Так вот. Тогда-то он и обмолвился об экспедиции. Данька машинально переспросил. Юрка ответил. Дальше больше. Агитатор из Юрки получился бы отменный. Поедем, говорит. Пару неделек пошатаемся. Что дома-то делать? Пещеры посмотрим. Ребята у нас - что надо, девочки.
Раньше Данька в походы не ходил. Велосипедом занимался. Сборы, тренировки, соревнования.
А тут вдруг решил - поеду! Пару недель в экспедиции, а потом домой.
И то сказать, в пещерах ни разу не был...
Данька качнулся вперед, тень на дороге дернулась, поплыла по прошлогодней хвое. Сердце, вроде, притихло.
Ну, пошли!
Низко согнувшись, Данька полез на очередной бугор.
Эта тень! Невесомая клякса.
Снова, набухая, подступили к глазам солнечные пятна.
...Как шоссе. И та же скрюченная тень, и жажда, и подступающая вдруг немощь.
Шоссе. И он в отрыве.
Скорость, правда, поменьше...
Данька криво усмехнулся. Хотел сплюнуть густую слюну, но не стал. Тренер всегда говорил: не плюйся, не верблюд. Береги влагу.
Не слюна - пластилин.
Данька трудно сглотнул под шаг, дыхание не сбил. Хорошо.
Петляя между стволами, выбрасывая в стороны объезды, дорога круто забирала вверх.
Дорога, как диковинное дерево прорастала сквозь лес, не желая умирать в завалах и колдобинах. Эти лягушачьей окраски ямины изумляли величиной. Так и веяло от них надрывным треском тракторных движков, автомобильной трагедией. То тут, то там из рясочной тины торчали ободранные металлом ошкуренные ваги.
Данька с трудом перелез через преграждавший дорогу ствол. Рухнуло же бревнище!
И пятнадцати минут не прошло, а уже снова свинцовой болью натянуло плечи.
И мухи эти! Так и вьются, сволочи...
Данька по лошадиному мотнул головой. Нет, это не велосипед. Там борешься с ветром. Здесь же - как ложка в патоке.
Данька вытер щеку о плечо. Пот заливал лицо, капал на дорогу, едко резал глаза.
Щиплет, зараза!
...Не шоссе. Но что-то общее есть. Он в отрыве, он один.
Один! Самоубийца. Хорошо, что он "сухой". Толстому тут - точка.
Плечи стерпеть можно, лишь бы "мотор" вытянул.
Нет, все, стоп машина!
Чуть дыша, Данька примерился, привалился рюкзаком к толстому стволу, подсел, облегчил плечи.
Вспомнились Нелкины насмешливо-удивленные глаза. Он не смотрел на нее, а все же заметил. И глаза, и твердую влажную шею в вырезе желтенькой майки.
...Он обошел их на первом же привале. Ребята заметили его не сразу: сидели на траве, откинувшись на рюкзаки. Голоса покрывало лесным шумом, но по тому, как Володя встал и направился было к дороге, сбрасывая высоту, Данька понял - пошел помогать. Ему, Даньке. Думают, он все - расписался...
Данька зло закусил засолоневшую губу.
Нет, это ж надо так сглупить! Что он хотел доказать? Чего доказывать-то? Ведь он же не знал! Факт. Знал бы - не стал вчера ломить впереди всех. Так что все было честно.
Честно?
Данька покрепче уперся в тянущую магнитом землю, зажмурился, пережидая соленую резь в глазах.
Если быть честным, то вчера он, конечно, сачканул. Зазорно показалось после того вечернего разговора отставать. Вот и скакал впереди группы - благо, дорога была одна: не собьешься. Еще пару раз подумал, чего тянутся, мол, можно бы и быстрее, коль охота на перевал поспеть. Потом подустал, сбавил, но все равно до вечера так и шел впереди всех.
Перед тем - утром, Володя, их руководитель, сам взвесил руками его рюкзак. Молча. Свой тоже, хотя и без того было видно - хорош вес. Точно так же обошел рюкзаки остальных. Нелке сказал:
- Отдай что-нибудь, - поискал глазами. - Вон, Даниле отдай, он здоровый.
Лучше б не говорил!
Нелка бровью не повела, фыркнула:
- Еще чего! Опять дожидаться будем.
Мог бы тогда догадаться... Нет же! Заело его, видишь. Больше, мол, дожидаться его не будут. Помчался! И к перевалу прибежал впереди всех. Как же, здоровый!
Он бы так и не понял ничего, да черт попутал.
А может, бог подсказал.
Вчера вечером, уже в потемках, Данька вылез из палатки. По делу вылез. Ну и запнулся о чей-то рюкзак. Шипя проклятия, нашарил в потемках злополучный мешок, хотел рывком поставить его на место...
Не тут-то было! Рюкзачок, будто нехотя, приподнялся и снова лег на траву. Еще подумал: Вовкин, то ли?
И тут увидел приметную даже в ночи черную летучую мышь на верхнем клапане. Зажатое в лапах солнце...
Ахнул - Нелкин!
Вот тут-то до него и дошло. Даже жарко стало.
Как же это он сразу не сообразил? А еще туда же, в Джек Лондоны!
Ту ночь Данька тяжело ворочался в спальнике, но сон не шел. Что ж, Володя-то? Видел же, что у него недогруз. А впрочем... Он же чечако, новичок. Чего с него взять? Откуда знать, на что способна эта коломенская верста?
Да-а... Вот тебе и Чилкут.
Тогда-то он все и придумал. Придумал и заснул с облегчением. А встал чуть свет. Балбес. Серый рассвет туманом пеленал березы над лагерем, и перевалы ушли в пелену, затаились. Поеживаясь от утренней свежести, осторожно обошел вокруг палаток. Рюкзаки диковинными глыбами бугрились на траве. Влажно чернели котлы у подернутого пеплом кострища.
Стараясь не шуметь, полез в первый рюкзак...
Отгоняя мухоту, Данька мотнул головой. В висках все еще стучало. Велошапочка - хоть выжимай.
Вот ведь! Постарался. Шел бы сейчас с нормальным рюкзаком.
Он ведь не отказывался: дали бы - понес. Не дали, так и ладно, им виднее. Они ж бывалые тут все.
Поздно, батенька...
...Управился он быстро. Свой рюкзак еще до того поставил на заломленную березу. Удобная получилась березина - стоя можно в лямки влезть. Сложил все в рюкзак, упаковал. Места практически не осталось, так что спальник и остальное пришлось увязывать сверху. Закончив, потихоньку вернулся в платку, забрался в спальный мешок.
И как провалился. Спасибо Юрке, утром растолкал.
Данька, еще в сонной одури, высунулся на волю. Утро-то было! Роса, солнышко.
Нелка выбралась из соседней палатки, потянулась, аж косточки хрустнули.
Он не стерпел, зыркнул глазом. Уж больно хороша была Нелка: длинноногая, налитая. Руки, шея, хвост каштановый.
Заметила.
- Чечако! - Нелка изогнулась презрительно. - Не здороваешься?
- Доброе утро, - буркнул Данька, - как мог безразличнее.
- Ой, доброе, чечако!
Дивной желтой кошкой она скользнула к своему рюкзаку, нагнулась, вытащила полотенце, пошла к ручью.
Данька опять не удержался, глянул вслед. Осанка, походочка. Лебедь черная! И чего такие по горам с рюкзаками бродят? Ей бы...
Нелка оглянулась вдруг, ожгла глазищами:
- Что смотришь? Нравлюсь? Че-ча-ко!
Данька вспыхнул до корней волос, но взгляд выдержал. Промолчал, правда. Не нашелся.
- Ну, смотри, - девушка склонила голову к плечу, прищурилась. - Че-ча-ко!
Только зубы высверком.
Дался ей этот чечако! Юрка, черт. Влез тогда с этим Кондайком. Интересно ему, понимаешь, кто больше унесет: они - фунтов или мы - килограммов. Ну, да ладно...
Позавтракали они. Данька пожевал рисовой каши. За компанию больше. Аппетита совсем не было. Он и вообще по утрам не очень-то усердствовал, а после нагрузок так и вовсе. Пока ребята сворачивали палатки, спустился к ручью. Выскреб от нагара ведро, подумал, умылся еще раз. Вода, поначалу казавшаяся теплой, в конце концов, добила-таки сонную дурь. Даже озноб прошиб.
А когда вернулся на поляну, лагеря не было. Ребята сидели на рюкзаках, смотрели - будто его одного ждали. Данька сунул Юрке ведро, не спеша пошел к своей березине.
Оглянулся.
Володя подпрыгивал с рюкзаком, утрясая груз. Махнул рукой:
- Покатили!
Ребята, помогая друг другу, вставали, тяжело направлялись к дороге.
Нашаривая ремень, Данька привалился спиной к своему мешку. Он не заметил испытующего взгляда Володи, на ходу, из-под плеча. Данька ничего теперь не видел, потому что перед ним, заслоняя мир, возникла и замерла на траве длинноногая тень.
Она!
Преодолевая оцепенение, поднял настороженный взгляд.
Нелка тягуче повела плечами, расправила широкие лямки, прищурилась.
- Чечако! Если и сегодня, - она белозубо улыбнулась, коротко кивнула на перевал. - Если и сегодня придешь первым, - поцелую. Ну? Че-ча-ко!
И пошла. Упруго, ровно, только солнце на загорелых ногах.
Данька ошарашено открыл рот. Издевается?
И вдруг озлился.
- Первым, говоришь?
Яростно сунул плечи в ремни - хорошо еще, сделал войлочные подушки! - рванул рюкзак с березины и... чуть не присел. Весом сдавило плечи, прижало поясницу. Будто хрустнуло.
- Перебрал! - ахнул Данька.
Он сделал несколько шагов.
Вот тебе и сто двадцать фунтов! Ведь не меньше. А то все сто пятьдесят.
Вот они - сумочки! Специально изготовленные сумки с индивидуальным снаряжением. Володя их сам конструировал. В сумки было уложено все личное "железо" - обвязки, самохваты, карабины. Спелеосумки Данька вытаскивал из рюкзаков намеренно. При добром весе они имели малый объем. По отдельности каждая не казалась тяжелой. А все вместе...
Пижон! Геракл велосипедный...
Раздумывать было некогда. Надо было что-то решать, пока еще ребята не ушли далеко.
Лезть c таким мешком на перевал?
Данька открыл было рот, но снова в глаза ударила Нелкина ровная, будто плывущая, походка. Она что-то хохотнула там, еле слышное, и Данька сделал вторую глупость. Он пошел. Впрягся. Назвался груздем.
Идиот!
Собственно, выбора у него теперь не было.
* * *
Дважды, четырежды идиот!
Данька с усилием откачнулся от ствола. Нет, так лучше не отдыхать. Одна мука.
Ну, так пошел!
Если бы вся дорога состояла только из первых шагов!
Пошел...
Данька с трудом поплелся по глинистой обочине.
...Так вот. К первому привалу он отстал от группы метров на сто. По уму, надо было дойти до ребят, бросить мешок и сказать... Что-нибудь. Ну, мол, хотел помочь, ну, перебрал, не могу больше. Посмеялись бы да и все.
Так нет же. Попала шлея под хвост.
Он достал их на привале, когда Володя уже шел к нему навстречу, и двинул дальше.
Тогда Данька еще не знал, что будет так плохо.
Он достал их и, даже не глядя ни на кого, ощутил, как что-то изменилось в их взглядах. С самого начала похода Данька чувствовал, что к нему присматриваются. Благожелательно, по-доброму, но присматриваются. Что за человек? Новичок!
Данька старался держаться также: дружелюбно, но независимо. Ему нравились эти ребята. И сразу захотелось почувствовать себя среди них своим. Странно. Он давно не испытывал ничего похожего. Со времен его первой велокоманды.
И вот сейчас он почувствовал, как что-то изменилось. Почувствовал, но не осознал.
Двинул дальше, не останавливаясь. Молча, глядя под ноги, только бы не оступиться, не упасть.
Данька знал, упадет - сам не поднимется.
Кто-то окликнул его. Кажется, Володя. Он шел навстречу, и посторонился, пропуская его.
Кто-то сказал:
- Стой, покурим!
Кто-то удивленно присвистнул:
- Во, дает!
Данька не обернулся. Не то, чтобы не хотел. Скорее, не мог.
И все же увидел: лежа в траве, Нелка смотрела на него. На смуглой щеке пыльца, в зубах травинка. Смотрела недоверчиво, с тенью былой насмешки.
Чечако!
Да, тогда Данька не знал, что будет так скверно.
Солнце. Оно выкатилось неведомо откуда непрошено зачем. Громоздкое, яростное. Вскарабкалось над горами, сгустило воздух, накалило лес. Где-то позади под его кронами гулко раздавались голоса. Влажный дух чащобы, как раскаленное марево над шоссе. А пелетон, похоже, отстал...
Вперед!
Следующий час он держался на злости. Тело - комок боли и усталости.
Солнце теперь било в спину, в кинжальную прорезь дороги, и черная Данькина тень качалась перед ним по ее бурой перевитой корнями поверхности. Уныло-нелепая тень на тоненьких ножках. Она сгибается, дергается в мучительном ритме. А чертова дорога восходит, наверно, к самому небу...
Шоссе. Какое, к черту, шоссе! Тренер как-то обмолвился, что с его данными можно стать неплохим "горником". Сух, жилист, ни грамма лишнего веса. Надо только работать.
"Горный король"! Это он-то - король? Выжатая в лимон сосиска...
Эти, у Лондона, уродовались из-за золота. И все их понимали. И до сих пор понимают.
А он? Он, видите ли, так отдыхает!
Чечако.
Не-ет, пора выбрасывать патроны...
* * *
Данька остановился.
И тень остановилась, распласталась у ног черной тряпкой.
Последний подъем - каменистые осклизы, искрошенные тракторными гусеницами глыбы - выжали из него все.
Уже не думая о том, что может и не подняться, Данька повалился на обочину. Рюкзак тупо ударился в землю, потянул назад, с хрустом подминая кусты.
С мстительным наслаждением Данька вытянул плечи из лямок, отполз в сторону, растянулся поперек дороги.
Все. Он сдох, спекся. Что угодно, но с него довольно. Больше он не делает ни шагу.
Пусть забирают свои фунты-килограммы! Он будет крутить педали. Там хоть не ломит плечи.
Он не верблюд, не вьючное животное.
Данька со скрипом сел. Дорога была почти сухая.
Водички бы...
Стянул с головы шапочку, вычистил из глаз соль. Проморгался, глянул по сторонам и - не поверил.
- Постой, постой...
Цепляясь за кусты, Данька, как мог быстро, встал.
Посмотрел назад - дорога шла вниз.
Посмотрел вперед - там, в полусотне шагов, дорога исчезала, проваливаясь в просветлевший лес. Еще не веря, он проковылял эти полсотни шагов и тупо уставился вниз, куда убегала, срываясь на скат, дорога.
Перевал?
Данька сделал несколько шагов назад к своему чудовищному рюкзаку. Будто летел! Ноги подпрыгивали, освобожденные от давящей тяжести.
Вот ведь, а? Данька - мог бы - пустился в пляс. Что - взяла? То-то.
Перева-ал!
Ладно. Дальше-то что?
Он, в раздумье, замер, уставясь на дорогу, и тень покорно замерла у его ног.
Здесь, на перевале, было прохладнее, и ветерок, налетая, ворошил листву и разом просохшие Данькины волосы.
Ой, как все боли-ит!
Ничего. Сейчас он оклемается и пойдет им навстречу. Все же девчата там...
Интересно, какой получился отрыв?
Данька вдруг ясно-ясно представил ее прозрачные черненые ресницами глаза. Что бы такое сказать?
Он ничего не скажет. Он подойдет, молча возьмет у нее рюкзак, молча потянет в гору.
А она... Она будет идти и мучиться. Потому что с каждым шагом будет приближаться перевал.
Вот так.
- Раскатал губищу! - Данька весело усмехнулся.
Шутки - шутками, а время идти. Может, и правда, кому помочь надо.
Все-таки перева-ал! Яман-тау.
Хм! Я мотаю...
Пора двигать.
Данька косо глянул на свою тень.
- Ну? Чё разлеглась? Че-ча-ко!
КБСыч
ГОЛУБОЙ СТАЛАГМИТ