ГЛИНЯНЫЙ ЭТЮД
=============
Если смотреть на эту засыпанную снегом, съежившуюся от холода, землю сверху, скажем, с самолета, ее вид вряд ли кого-нибудь поразит. Пологие холмы и увалы, покрытые серо-белыми пятнами леса: темные ветвистые полосы - лога, светлые - взгорки. Лишь изредка мелькнут внизу прихотливо петляющая ленточка дороги да два-три зарывшихся в снег домишки. Сверху людей не разглядеть, да и есть ли они сейчас тут, в этом сверкающем зимнем опустении?
Хорошо сидеть в теплом уютном кресле самолета, слушать задумчивое гудения двигателей, думать о разном, глядя сквозь толстое стекло на медленно ползущую под крылом заледенелую ленту реки, плавно изгибающуюся меж крохотных обрывчиков-прижимов. Если смотреть сверху, никогда и не подумаешь, что земля эта, мирно дремлющая под толстым снежным одеялом, изнутри больше похожа на огромный голландский сыр. Промытая, пробуравленная неугомонной разрушительницей и созидательницей водой, она только снаружи прячется в белый халат благообразности. Внутри же - хаос вертикалей и горизонталей, глины и камня, льда и воды. Внутри - мрак.
Но даже представив себе это, Вы, летящие в морозном сиянии дня, сидя в комфортабельных креслах, глядя вниз и морщась от прощальных лучей заходящего Солнца - Вы не пойдете дальше по зовущей тропе воображения. Вам и в голову не придет, что там, внизу, в толще скалы, в каменном сердце укрытого снегами сыра, имя которому - Пещера, в эту самую минуту горит свеча...
* * *
... Они сидели в Нижнем лагере, у колодца Вейса. Тусклое пламя догоравшей свечи роняло багровые отсветы на исцарапанные каски, измазанные глиной комбинезоны, тяжелые - тоже в глине, ботинки. Рядом - протяни руку - деловито пыхтел примус, упорно борясь с промозглым холодом пещеры.
- Гнилая штука - спелеология, - сказал первый, в который раз выпуская из примостившегося на примусе котелка облако пара. - Особенно, зимой. Не кипит, зараза!
- Попробуй смотреть на вещи философски, - сказал второй, склонившийся над грудой грязного металла и веревок. - Например, то, что я ни черта не вижу, может указывать либо на недостатки нашего аппарата видения... - он осторожно почесал чистым кончиком пальца свалявшуюся под ремешком каски бороду и тем же пальцем поправил на носу очки. - ...Либо - на скудность освещения.
Первый покосился на него:
- Не будь скрягой и зажги вторую свечу. У нас полвагона стеарина.
- Братишка Рустик, - проникновенно сказал бородатый. - Я
всегда утверждал, что у тебя светлая голова. Жаль только, что она не годится для освещения...
Порывшись среди разложенных у стены банок и мешочков, он извлек новую желтую свечу, очистил фитилек и зажег.
В лагере сразу стало светлее, и отчетливо проступили вокруг поблескивающие влагой черные стены.
- Расточитель, - сказал бородатый. - Расточитель, но - голова! И куда этот чертов карабин подевался?
- Во! - сказал Рустэм. - Белые ночи!
- Рыжие, - буркнул бородатый, роясь в своей куче. - В черную крапинку...
- Можешь задуть, - с готовностью согласился первый и снова взялся за крышку котелка. - А, черт!
Бородатый с интересом оглядел дующую на пальцы фигуру.
- Поцелуй Фортуны! - констатировал он. - Готово, что ли?
- Готово.
Басовитое гудение примуса стихло, и выпукло проступила из наступившей тишины бьющая с невидимого свода капель.
- Интересно, сколько уже натикало? - Рустэм разлил по кружкам дымящуюся жидкость.
- Сейчас произведу раскопки.
Очистив с пуговицы засохшую глину, бородатый расстегнул манжет комбинезона, оттянул влажную шерсть свитера, отодвинул рукав рубашки и только тогда добрался до циферблата.
- Ого! - сказал он. - Однако, полдесятого.
- Двадцать один тридцать, - уточнил Рустэм, вспарывая ножом пачку рафинада. - Нормальные люди уже спят.
- Нормальные люди сидят дома, - отозвался бородатый, устраняя беспорядок, произведенный раскопками.
- Пей, философ!
Запах горячего чая приятно щекотал ноздри.
- Твоя правда, - бородатый потянулся за кружкой. - Пьем и идем на связь. Полчаса осталось.
* * *
Приближалось время связи. Тоненькая жилка телефонного провода пронизала толщу скалы. Дважды в сутки она объединяла их всех, разбросанных работой по причудливым лабиринтам Пещеры. И перебивая друг друга, летели вверх и вниз по проводу голоса: радостные и тревожные, звонкие и хриплые, шутливые и озабоченные. Приближалось время связи, и каждый внутренне торопил его приближение. Потому что все труднее было сдерживать в себе этот единственный и емкий до бесконечности вопрос: как там?
Как там, на Земле, все также холодно? А снег? Или на небе звезды?
Как там, на Верхнем ярусе? Что дала топосъемка?
Как там, в сифоне? Много ли воздуха в аквалангах?
Как там?
* * *
- Ну, как там? - Рустэм, переминаясь с ноги на ногу, гулко хрустел щебенкой. - Не слыхать?
- Тихо пока.
Бородатый поудобнее пристраивал к уху коробочку телефона.
От колодца на Верхний ярус противно тянуло холодом. Ажурные сплетения инея серебрились на промерзших стенах.
Рустэм зябко передернул плечами.
- Нашли местечко! - сказал он. - Ни отопления, ни печки, ни даже камина паршивого...
- Вот тебе "камин", - не отрываясь от телефона, сказал бородатый. Луч его фонаря уперся в уходящую куда-то вверх черную каменную трубу. - Грейся, -пожалуйста... О! - он еще ниже склонился над телефоном. - Кажется, идут.
- Не стучи зубами, - посоветовал Рустэм. - Здесь можно без морзянки.
- Нет, показалось, - пробормотал бородатый. - Спят они, что... Да! Да! - вдруг закричал он в микрофон, - Да! Я -Нижний, я - Нижний!
Рустэм вздрогнул и уперся лучом в скрюченную у стены фигуру. Сумасшедшее эхо закувыркалось под сводами.
- Ну, что, есть?
- Ага. Слышно что-то плохо... Эва, Верхний! - снова заорал он - (Побереги технику! - забеспокоился Рустэм), - Верхний! Плохо вас слышу! Давай громче! Во, теперь хорошо. Кто на связи? Радик? А где Ветров? Чего, чего?
По лицу бородатого поползла тень. Не отрывая телефона от уха, он резко выпрямился.
- Потише, - сказал Рустэм. - Жалко пещеру.
Бородатый свободной рукой вернул на место съехавшую от удара в потолок каску.
- Хреново... - сказал он.
* * *
- Хреново, - сказал бородатый, и его черная лохматая тень колыхнулась на стене. - Они не вернулись.
- Кто? - спросил Рустэм.
- Тройка Ветрова.
- Откуда?
- С Большого кольца.
- Давно?
- Только что! - сказал бородатый. - Слушай, не работай, как компьютер. Что - "давно"?
- Контрольный срок давно вышел?
- Два часа как, - бородатый зло сплюнул. - Они там все думали, что вот-вот. Ну, и вот!
Белая мыльница телефона подрагивала в его руке.
- Так, - сказал бородатый. - Отставить север. Климат резко меняется на субтропический. Старик, давай бегом к Вовчику, а я полез на Верхний. Саня меня подстрахует.
- Вовчик сейчас в сифоне... - удаляющийся лязг триконей заглушил слова Рустэма.
- Связь через каждые полчаса! - крикнул вдогонку бородатый и загрохотал к колодцу.
* * *
Пот заливал глаза.
- Потише, - прохрипел Саня, падая рядом на холм рыхлой от сухости глины. - Еще немного, и нас самих придется спасать...
- Англичане сдохнут от зависти, - выдохнул бородатый, размазывая глину по мокрому лицу. - Через "Эверест" - галопом на карачках! "Голос Америки" уже охрип. А, Раф? Сдохнут англичане? Давай рюкзак.
Рашид молча соскреб с плеча мокрую лямку. "Эверест" - эта сорокаметровая, скользкая от жидкой глины, гора на Большом кольце Пещеры в компании с рюкзаком, в котором несли веревки, не оставила ему сил на разговоры.
- Пошли!
Пудовые ботинки сотрясали своды. Галерея покатилась вниз. Теперь можно было бежать в рост, без риска стесать каской многочисленные выступы потолка. Три человека, три перемазанные до неузнаваемости фигуры мчались по упругому полу просторной галереи, их черные тени сплетались в бешенной пляске под гудящими сводами, и эхо грохотало им вслед.
Три человека - спасотряд.
Еще трое в оставшемся за спиной Верхнем лагере кипятили на примусах воду, то и дело поглядывая на часы. А в пятидесяти метрах под ними, на Нижнем ярусе, прирос к телефону Рустэм, чтобы, если все-таки - случилось, поднять по тревоге аквалангистов Вовчика...
* * *
- Все! - сказал бородатый. - Пришли. Это подъем в Глиняную систему.
Они стояли на узенькой полоске расчавканной бурой глины. С низкого свода текло, и капельки мелко сыпали в обширную глинистую лужу у стены.
- Морду набью, - сказал Саня. - Если они просто зарвались, набью морду.
- Хорошо бы, - бородатый оценивающе щупал лучом круто уходящий вверх осклизлый каменный желоб с расклиненным поперек бревном. Оттуда, сверху, свешивался конец мокрой веревки.
Из темноты надвинулся Раф, тяжело перепрыгнул на их островок.
- Осторожнее, - сказал Саня, уцепившись за стену. - Ковчег перевернется.
- Борьба за место под душем, - пересохшими губами Рашид поймал каплю со свода. - Сколько мы уже идем, Костик?
- Тридцать пять минут, - сказал бородатый, растирая глину по запотевшим очкам. - Как говорит Леха: тридцать пять минут и семисот метров - как ни бывало!
- В жизни так не бегал, - сказал Саня. - Хорошо, что ты с Нижнего вылез - я бы не нашел эту "катушку"...
- Вперед, бокоплавы, - сказал бородатый и заскрежетал триконями по желобу.
* * *
Ленька с трудом отодрал комбинезон от перегиба и выполз из колодца. Полудохлая лампочка - последняя их надежда - папиросным окурком тлела на исцарапанной каске. Папиросный окурок и - километр Пещеры. Силы были явно не равны, но там, внизу, на дне этого проклятого Глиняного колодца, сидели без света двое...
Что будет, если потухнет и это жалкое подобие фонаря, Ленька старался не думать. Оставалось только молиться, чтобы этого не произошло. Молиться и ползти.
Расширенными зрачками Ленька нашаривал опору. Надо было спешить, но он твердо уяснил одну старинную японскую мудрость:
- Нэторопыза! - сказал Ленька, поскользнулся и боком съехал по жирному от глины откосу.
Их контрольный срок истек уже два часа назад, но ни звука не доносилось оттуда, куда брели непослушные от усталости Ленькины ноги.
- Где-то в этом погребе должна быть дверь... - пробормотал Ленька, озираясь.
Галерея вывалилась в зал, против мрака которого его фонарь был бессилен. Откуда-то слева издевательски громко булькала капель, но идти надо было вправо - это Ленька помнил хорошо. И он пополз вдоль стены, для верности ощупывая ее руками.
Сколько времени прошло?
Где-то далеко приглушенно грохнуло и мягкими крыльями зашуршало под сводами. Идут? Ленька замер. Нет, показалось.
- Спят, собаки, - сказал Ленька. - Эва-а! - наудачу заорал он и поразился, на сколько разбуженное криком эхо исказило его голос. - Спят, не иначе... - горько прошептал он и встал на четвереньки.
* * *
- Тихо! - сказал Саня. - Раф, не скреби когтями... Орут?
Трое замерли на краю трехметрового уступа с круглой лужей на дне. В воду с бульканьем били сверкающие капли.
- Эва-а-а! - приглушенно донеслось из-за поворота.
- Это Ленька, - сказал Саня, примериваясь к уступу. - Я прыгаю.
- Не спеши, - сказал бородатый. - Наши похороны без нас не начнутся... Раф, доставай веревку.
* * *
Прошло уже почти четыре часа с тех пор, как Серега Ветров получил от Судьбы сразу три подарка.
Выход получился удачным. Втроем они выскочили в незнакомую систему ходов, пробрались руслом белоснежной речушки, хрупкой чистотой бросавшей вызов своему глиняному окружению, но, спустившись в сорокаметровый колодец в ее конце, уперлись в сифон. На подъеме из колодца они потеряли ось самохвата (*112) и угробили кучу времени. А время поджимало. До контрольного срока оставался всего час, а над головой все еще нависал карнизами Глиняный колодец.
И что хуже всего - они стремительно теряли свет. Два оставшихся невредимыми фонаря выжимали последние соки из подсевших батарей.
Проклиная на чем свет облепленную глиной веревку, Серега с ходу начал подъем в Глиняный, но тут измусоленный и измочаленный своей тяжкой работой репшнур, которым он привязал к ноге последний оставшийся у них самохват, с громким щелчком лопнул, и Ветров повис на самостраховке.
До стены колодца было не очень далеко, но руки! Жгут грудной обвязки лишал их крови. И уже не было сил, чтобы вцепиться в эти проклятые стены, и не было сил, чтобы подтянуться по осклизлой струне веревки.
Боль от обвязки туманила мозг, и поэтому Ветров не смог сразу оценить всей щедрости Фортуны, видимо, по оплошности сделавшей Сереге сразу три подарка.
А первый ее подарок заключался в том, что злополучный репшнур лопнул не в десяти, не в семи и даже не в четырех, а именно в трех метрах от дна колодца. Благодаря этому подарку, оставшимся на дне колодца парням, к этому времени перепробовавшим все средства, пришла в голову мысль, взгромоздившись друг на друга, попытаться дотянуться до Ветровских ног.
Второй подарок Фортуны состоял в том, что Леньке удалось взобраться по Ветрову ровно на столько, чтобы обломком стекла их предпоследнего фонаря (ножа, как водится в таких случаях, ни у кого не оказалось) перепилить дрожащий под двойным весом шнур Серегиной самостраховки.
И третий - что на все эти манипуляции им понадобилось всего лишь немногим более получаса. Чего, однако, хватило, чтобы налитые болью Серегины руки, особенно правая, объявили полную забастовку и неспособность к дальнейшим действиям.
Ту мелочь, что, пролетев три метра, они упали не на ребристый выступ скалы, а в мягкую, удивительно слякотную, жижу - тоже можно было бы считать приятным сюрпризом...
Но не слишком ли много хорошего на один только день?
* * *
Они работали молча, вкладывая в каждый рывок веревки всю накопившуюся ярость скрученных в пружину нервов.
- Живы, - хрипло сказал Ленька, щурясь в трех дымных лучах, вместе с набегающим топотом ног с поразительной легкостью разметавших вокруг него мрак и тишину.
И в ту же минуту эта пружина, взведенная до отказа долгими, как ночь, мгновениями ожидания и вопроса - пружина их нервов, начала распрямляться, заливая неосознанной еще радостью сердца, заледеневшие в схватке с неизвестностью.
Полиспаст подавался легко, и Серегина каска уже слепо маячила на подходе, рывками приближаясь.
- Ленька! - пыхтел Саня, вместе с Рафом оттаскивая Ветрова от края Глиняного колодца. - Ленька, если и второй с такой же рожей - уволюсь! Пусть Синникова летучие мыши поднимают. Слышишь, Синников?
- Что-о? - донеслось со дна колодца. - Не понял! Повтори!
- Интересуется, - удовлетворенно хмыкнул Саня. - Ну-ка, Ветрыч, дай-ка я на тебя посмотрю!
- Красавчик! - восхитился бородатый, ощупывая взглядом исцарапанную Серегину физиономию. Кровавые ссадины вперемешку с грязными потеками украшали его круглое лицо замысловатым орнаментом.
- Это мы его о скалу, - хмуро пояснил Ленька. - Пробовали подкачнуть, а у него уже руки были того...
В коренастой фигуре Ветрова, в его нелепо растопыренных руках, в скрюченной улыбке было столько непередаваемого юмора, что даже выжатый в губку Ленька не удержался - фыркнул.
Они стояли на краю колодца, давясь неудержимо рвущимся наружу смехом, до сих пор еще слабо соображая, до чего же все здорово обошлось.
- Ой, мамочка! - трясся Саня. - Серый, тебя же Москва не примет! Мы тебя в рюкзаке домой повезем - ты ж иначе всех пассажиров распугаешь!
- Сфотографируйся и набей морду фотографу, - всхлипывал Раф.
- Нет, ты сознайся, за что они тебя? - бородатый в изнеможении прислонился к стене.
- Черти... - хрипел Ветров. - У человека горе, а они!
И все силился сдержать лихорадку нервного смеха, сотрясавшего его от каски до бесформенных в глине ботинок.
Но в колодце тосковал и изнывал от ожиданья Синников, и Саня уже снова распутывал бурые кольца страховочной веревки.
- Валерка, цепляй конец! Сейчас мы тебя вспорхнем!
- Покурить оставьте, ангелы! - донеслось из колодца, и четыре согбенные тени разом вцепились в неподатливую струну полиспаста...
* * *
Позади давно остался каменный желоб "катушки", по которому, поделив оставшиеся рукавицы, чтобы не ссадить и без того истертые руки о глинистый рашпиль веревки ("Мне рукавиц не надо, - сказал тогда Синников. - У меня все равно руки грязные!"), долго спускали Ветрова, и, наконец, спустились сами.
Уже почти час назад "убежал" - черепахи умерли бы от зависти - Рашид, торопясь сообщить оставшимся в лагере, что все в порядке и, наконец, можно стряхнуть с плеч комбинезоны, а с души - тревогу.
А они все брели, спотыкаясь, по нескончаемому километру Большого кольца - два фонаря на пять человек. Впереди, в лагере за Эверестом, горели примусы и вкусно пахло, а они все шли, шатаясь под грузом вдруг навалившейся усталости...
* * *
- Ну, живой? - Рустэм, улыбаясь, приплясывал на белом от снега дне нижней шахты. - Дубак тут страшенный!
- Было б толку! - отозвался бородатый, отстегиваясь от заиндевевшей веревки. - Я, между прочим, только что совершил затяжной прыжок... Ты почему один? Где репортеры?
- Вымерзли, - сказал Рустэм. - Я скоро тоже.
- Жаль, - сказал бородатый. - Прыжок-то был без парашюта, на одной рогатке. Веревка, понимаешь, обледенела - я и поскользил... Несет, зараза!
- Вон что! - сказал Рустэм, помогая ему отцепиться от страховки. - Я-то думал, что ты спешишь в объятья восхищенной толпы. Как там Ветров?
- ...Еще сказал этому парню, чтоб страховал помягче, - не слушая его, бормотал бородатый. - Не держи, говорю. Ну и пошел... Метров десять, считай, падал. Он, понятно, не держал: думал - я спешу... Еле затормозил.
У него слипались глаза, и фразы получались скомканными. Словно путались в бороде.
* * *
Скользя, они с Рустэмом пересекли огромный обледенелый зал. Справа возник и, нарастая, повис в ушах могучий шум невидимого потока.
- Умыться не хочешь? - кивнул Рустэм. - У тебя вся личность в гря... пардон, в глине.
- Мою личность, хоть выжимай, - передернулся бородатый. - Ты никогда не задумывался, сколько пакостного смысла заключено всего в четырех буквах: в-о-д-а? А здесь, кстати, сквозит.
- Забыл сказать Сысоеву, чтобы закрыл у себя наверху форточку, - сокрушился Рустэм. - Но выбора у тебя нет - в спальник не пущу.
- Изверг, - сказал бородатый. - Черт с тобой, показывай рукомойник!
* * *
У "Ниагары" они остановились.
- Покурим, - сказал бородатый. - Слышь, братишка, давай немного подымим.
- Ты ж на ногах не стоишь, - сказал Рустэм. - В лагере какао стынет.
- Покурим, - упрямо сказал бородатый и сел на корточки у стены. - Смотри, красота-то какая...
С невидимого в ночи пещеры свода тек бело-голубой каменный каскад. Гигантский, он приковывал взгляд, завораживал своей фантастической красотой.
- Так как там Ветрыч? - спросил Рустэм. - По связи передали, что все в порядке.
- Обошлось, - кивнул бородатый. - Обошлось, но мы опоздали. Он везучий, Ветрыч. Он провисел всего полчаса. Если бы Ленька его не срезал, то к нашему приходу он провисел бы все три. В лучшем случае потерял бы обе руки. Хотя, говорят, мало кто может сам рассказать, что выдержал три часа. Понимаешь?
Они курили, а каменная Ниагара в великом безмолвии качала перед их глазами свои застывшие струи.
- Пойдем, - сказал Рустэм. - Я позаимствовал у Вовчика часы, а на них сейчас шесть. Догадываешься, чего?
- Утра, - усмехнулся бородатый. - Нормальные люди уже начинают лупить по будильникам.
- И, кстати, делают это дома, - заметил Рустэм.
* * *
Они тяжело брели к лагерю, а где-то высоко над ними, над скованной морозом и сном белой землей, летел самолет...
КБСыч
ГОЛУБОЙ СТАЛАГМИТ