Четверо наедине с горами.

М.Чванов

 

Четверо гляциологов шли по леднику. В две связки. Четверо шли по леднику и молча улыбались друг другу: была прекрасная погода, и трудные горы оста вались позади. В городах не увидеть такой улыбки. Так могут улыбаться лишь люди, которые много дней шли в горах, связанные одной веревкой, и теперь благополучно возвращались вниз. Каждый думал о своем. По разным причинам люди уходят в горы. Одни - искать себя. Другие - наоборот: убежать от себя. Но от себя никуда не убежишь. Пока идешь к цели, вроде бы забудешь обо всем, что осталось внизу, - одни только горы. Но стоит повернуть назад, все снова наваливается тебе на плечи. Четверо шли по леднику, и каждый жил уже той жизнью, что ждала его внизу. Вдруг тот, что шел первым, покачнулся, взмахнул руками. В том месте, где он только что шел, путь остальным перерезала огромная трещина. Второго рвануло веревкой, бросило на ледник. Он пытался встать, но его неумолимо волочило к открывшейся трещине. Сбросив рюкзаки, Третий и Четвертый бросились ему на помощь, но бежать по глубокому свежему снегу было очень трудно. Второй сумел зацепиться за небольшой уступ под снегом, но удержался он на нем лишь мгновение, его снова опрокинуло на спину и поволокло дальше. Третий и Четвертый путались в снегу и видели, что уже поздно. Но на самом краю трещины Второму удалось воткнуть в лед штычок ледоруба. Распластавшись на льду, он повис над обрывом. Третий и Четвертый бежали, теряя последние силы. Вдруг Второй выхватил нож и одним ударом перерубил натянутую, как струна, веревку. Третий и Четвертый ошеломленно остановились, словно задохнулись горячим свинцом. Из трещины донесся отчаянный вскрик, а за ним - глухие удары падающего тела. Потом - несколько мгновений - была гнетущая тишина. Потом Второй встал и сделал несколько быстрых шагов от трещины. В нерешительности остановился. И снова была цепенеющая тишина. Словно горы звенели, и вот-вот что-то должно было лопнуть. Двое стояли в глубоком снегу против Второго, и обезумевшие от бега сердца колотились в висках. В глазах Второго метался ужас. Он сделал еще один шаг им навстречу, но двое стояли не шелохнувшись. Он покачнулся, обхватил голову руками и, спотыкаясь, пошел назад к трещине. Остановился на краю, снова шагнул в сторону и тяжело осел в снег. Еще напряженнее звенели горы. Вдруг Третий сорвал с плеча карабин. - Встань! - закричал он, но крика не получилось, словно в разорванном горле клокотала кровь. - Вста-а-нь! - закричал он, и эхо испуганно заметалось в скалах. Второй медленно и удивленно поднимался. На его лице бродила странная улыбка, и зачем-то он старался стряхнуть со штормовки снег. Третий вскинул карабин, но руки его дрожали, и мушка карабина обезумело металась по вершинам гор. Четвертый бросился к Третьему, толкнул его в плечо, грохнул выстрел, и оба, поскользнувшись упали в снег. Боялись открыть глаза, и кованый ботинок Третьего уперся в лицо Четвертому. Одновременно вскочили... Второй по-прежнему стоял на краю трещины, и странная улыбка корчилась на его сером лице. Двое бросились ему навстречу. Второй шире расставил ноги и остался на месте. Странная улыбка не сходила с его губ. Он ждал решения своей судьбы. Но они больше не обращали на него внимания. Они лихорадочно вбивали в лед крючья и разбирали веревки. - Ромка! - с надеждой крикнул в трещину Третий, но в ответ была гнетущая тишина. - Ро-о-ом-ка! - повторил он в отчаянии, но в трещине по-прежнему было тихо. Второй в оцепенении стоял в стороне, и улыбка мертвой маской застыла на его лице. Словно очнувшись, он шагнул к ним. - Ребята, что мне делать? - прохрипел он. Но они больше не обращали на него внимания, они разбирали веревки. - Ребята!! Они не обращали на него внимания. Они готовились к спуску. - Пристрелите меня! Они не обращали на него внимания. Где-то внизу лежал их товарищ, живой или мертвый. - Ребята, пристрелите меня! - прошептал он. - Не мешай, - устало ответил наконец Четвертый, - Не мешай! Уйди! Сейчас не до этого... Но он никуда не уходил. Его присутствие угнетало их, он видел это, но ему некуда было идти. И он стоял - сгорбившись и низко опустив руки. Тянулись секунды. Складывались в минуты, долгие, как столетия. Напряженно шуршала тишина. - Что стоишь? - не выдержал Третий. - Держи веревку. Второй не верил своим ушам. Он не ожидал от них такой милости. Еще пару минут назад он мог, улыбаясь, хлопнуть каждого из них по плечу, теперь же между ними была страшная бездна. - Ну, чего стоишь?! Держи или убирайся к черту! - зарычал Третий, и Второй бросился ему на по мощь. Третий спустился в трещину. Второй и Четвертый остались на страховке и не смотрели друг на друга. Каждый раз, когда случайно прикасались плечами, оба вздрагивали. И оба напряженно вслушивались в веревку. Наконец снизу послышался крик. Но они еще не верили, что это правда. - Повтори! - неуверенно крикнул вниз Четвертый, и оттуда снова донеслось: - Жи-ив! Жи-ив! - и звонкое эхо глохло в ослепительно белых снегах. Четвертому хотелось кричать от радости, но надо было держать веревку, и было почему-то противно показывать свою радость перед Вторым. А Второй ссутулился еще больше, теперь ему придется смотреть в глаза не только Третьему и Четвертому, но и тому, что раньше шел первым. Подъем из трещины был невероятно долгим и трудным. У того, что раньше шел первым, было сломано несколько ребер, рука и нога, и каждое движение причиняло ему сильную боль. Невероятнейшие приспособления, варианты узлов и перетяжек... Бесчисленные спуски и подъемы... И уже давным-давно потерян счет времени. И ожесточенней всех работал Второй. Он не поднимал глаз и молча вбивал крючья. Рискуя сорваться, без страховки повисал на ледяных стенах, устраивая очередную перетяжку, выходил наверх, снова спускался... Потом тот, что раньше шел первым, на штормовках лежал на снегу. Двое вязали самодельные носилки, а Второй, отвернувшись, стоял в стороне. ...И снова четверо шли в горах. Час за часом. Один пробивал тропу. Двое несли носилки. И все молчали. Потом началась пурга. Горы растворились в белой тьме, и не было видно, куда идти. Натыкались на скалы, пятились назад, надеясь обойти их стороной, и снова возвращались на свои следы. Заблудились. Сидели под навесом скалы и слушали тоскливое завывание ветра... - Бросьте меня, ребята, - сказал вдруг тот, что раньше шел первым. Трое молчали. - Оставьте меня здесь. Трое молчали. - Потом вернетесь... - Брось кривляться! - не выдержал Третий. - Брось кривляться, как в красивых романах! - зло повторил он. - Ведь знаешь, что не бросим. Не имеем права бросить. Так какого же черта ты треплешься? - Я хотел как лучше. - А если хочешь как лучше, лежи и молчи. Уже много часов четверо кружили где-то на одном месте. Скалы и пропасти не выпускали из западни. Где-то совсем рядом должна быть тропа, но горы растворились в белой тьме. Третий растянул ногу и носилки нести уже не мог. Опираясь на ледоруб, он тащился сзади. Его карабин нес Второй. И снова сидели под тем же самым навесом скалы. Тогда ушел Второй. Он ничего не сказал, встал и ушел. Никто его не останавливал, и даже никто не посмотрел ему вслед. В сумерках стали ставить палатку. Ничего другого не оставалось делать. Жуткий ветер пронизывал насквозь одежду и вырывал из рук стылое полотнище. По том лежали во тьме сотрясающегося от порывов ветра брезента и вслушивались в тоскливую жуть пурги. Тот, что раньше шел первым, стонал. Он замерзал, несмотря на то что на него надели все, что только можно было снять, чтобы самим окончательно не замерзнуть. Его было нужно срочно спускать вниз, но за стенкой палатки свирепствовала пурга, и никто не знал, когда она кончится. Ждали утра. Но утро не оправдало надежд. Пурга не утихала. И уже давно погас примус: кончился бензин. Но тут появился Второй. Он появился внезапно, но никто не удивился его возвращению. - Я нашел тропу. Надо идти, - глухо сказал он. Теперь группу вел он. Уходил вперед, проверяя тропу, возвращался и брал в руки носилки. Снова уходил. И все молчали. И казалось, что этой дороге не будет конца. И смерть уже была нисколько не страшна. Она казалась избавлением, лечь бы в снег и уснуть. И черт с ней - с жизнью, и черт с ним - со всем, что оста лось внизу. Только кончилась бы поскорее эта страшная дорога. Только кончились бы эти мысли. Но надо было донести вниз того, что раньше шел первым. Потом они шли по долине среди цветов. И все, что случилось за перевалом, казалось им зыбким и страшным сном. А может быть, ничего этого и не было, может, это действительно только сон? И хотелось броситься в траву и все забыть, но на носилках стонал тот, что раньше шел первым. Потом они вышли на дорогу. Надо было радоваться; до ближайшего населенного пункта оставалось около двух километров. Но с каждым шагом они мрачнели все больше. Над ними висела гнетущая тень случившегося, и никто из них не знал, что они скажут людям. Потом их догнал автобус. Это были туристы из ближайшего санатория. Они восторженной толпой окружи ли четырех измученных, с глубоко провалившимися глазами людей. Они впервые видели настоящих альпинистов, только что спустившихся с гор. А альпинисты даже не могли говорить и, казалось, ничего не слышали. Широко расставив ноги, они угрюмо стояли посреди дороги, словно были не рады, что спустились вниз. Одна из туристок, молоденькая девушка, подбежала к альпинистам и смущенно сунула одному из них в руки растрепанный букетик придорожных цветов. Тот, что раньше шел вторым, с ужасом смотрел на цветы в своих руках, словно это были не цветы, а букет страшных змей. Он растерянно повернулся к товарищам, но те хмуро отвернулись, в это время на носилках застонал тот, что раньше шел первым, и они склонились над ним. В глазах Второго стремительно росло отчаяние. Губы его мелко и по-детски задрожали. Он покачнулся и пытался куда-то идти. Но идти было некуда, и он ошеломленно стоял на месте. И цветы сыпались на дорогу сквозь обмороженные черные пальцы.