Моя первая вертикаль, Сухой Кайлан. Колодец метров 40. Такой небольшой, аккуратный, уютный, притягательный замшелый вход, наклонный пол усыпан сухими дубовыми листьями. Угол нарастает, за перегибом пропадает свет, ход переходит в отвес. Пространство расширяется. Полочка где-то посередине. Внизу свет, но не от фонаря - наверное, это Киря зажег свечку. А вот и дно. «Ленчик, отстегивайся и иди сюда», - Киря шевельнулся, незаметный до этого в тени небольшой ниши. Глаза внимательные, странные, блестят, голос мягкий… Мы совсем другие под землей. Глина. Зальчик, кажется, совсем небольшой, наклонный, весь простреливается камнями, улетающими рикошетом в самый дальний угол. Отстегиваюсь, кричу наверх: Свободно!… Досадливо морщусь – совсем не надо здесь кричать. Здесь так… хорошо… Киря показывает мне, куда встать. За выступом, вжавшись в стенку. «Погаси фонарь». Мы молчим, Киря зажигает еще две свечи. Измазанные  глиной, фитили трещат и трепещут, но вот огонек успокаивается, Киря подымает и разводит руки... О, Кайлан! Так ты и запал мне в сердце! Все, куда хватает света, и еще дальше, там, в неуловимой тени, где только угадываются формы, - каждый сантиметр поверхности – волны, переливы, дрожь, выверт, излом, скольжение, всплеск, стрелы и взмах крыльев – и большая вытянутая острая голова… Птеродактиль…  Мой птеродактиль… Мы все тогда у Кирилла перворазили, поэтому у меня было много времени – водить лучом по изгибам и прихотливым переплетением натеков, в тишине, чувствуя только Кирино дыхание и тихие реплики: - А вон там, смотри… И он вел своим лучом мой, и два наших круга света блуждали по восходящим складкам занавесей, зажигали пронзительные звезды капель, разбегались и сталкивались… Замирали, один ярче, другой желтее… Сверху наконец послышались гулкие удары, кто-то разобрался-таки со спусковым и самохватом и спускался к нам, защелкали камешки… Я еще плотнее прижалась к холодной поверхности Кайлана, и этот ни на что не похожий каменный подземный холод прошел насквозь. А перед глазами теплым гибким лезвием покачивалось длинное пламя, согревая маленькие сталактитики, пупырышки и загогулинки… Вот свет фонаря заметался вверху, замер, кто-то уговаривал самохват ехать, уговорил, звуки и движения света возобновились… Последний прыжок. Все, дошел. Завертел головой. Тихий голос: «Мы здесь». И вот уже мы вдвоем вжимаемся в закуток, согреваем своим теплом друг друга и холодную стену Кайлана, и снова водим овеществленными взглядами-лучами… Или выключаем их, и тогда мир сосредотачивается вокруг свечей, но он живой и дышащий, теплый…

 

 

Труба. Нас всего трое. Мы малы и открыты. Поэтому мы почти не тревожим магию этого места, огромного  Подземного Храма. Она есть. Она так сильно ощущается, что я не решаюсь отстать. Как будто у меня обнажили душу – она восприимчива и трепещет, она вся – как на ладони. Я иду за Кирей и Женей, а по пятам наступает… Присутствие… 

Я не могу найти нужные слова. Киря водил нас по Трубе, своей первой пещере, и все вокруг было Запредельное, Неназываемое… А эти глиняные разводы на гладкой светлой стене!.. В них – все символы, руны и архетипы мира, с самого его начала, я смотрела бы на них часами, завороженная невероятной силой и гармонией этих линий… А черная неподвижная вода в каменной чаше! Поднимаешься по скользкой глине, взбираешься на парапет, смотришь через край вниз – она там, ждущая, бездонная… Прозрачная, но луч очень быстро теряется…

Когда через год мы после двух бессонных ночей проводили в Трубе топосъемку, сидели, засыпая, у газовой горелки, на которой закипала и никак не могла закипеть вода под кофе, то в реве пламени нам все время мерещились голоса. Время от времени кто-нибудь вскидывал на других ошалелые глаза и «переспрашивал»: - А?.. Встречал недоуменные взгляды и подвигался ближе к голубоватому свету…

 

Хостинг от uCoz