Действующие лица Тумнинского похода:
Кирилл Горохов - руководитель.
Миронов Михаил
Сизова Аня - Муф
Евко Юлия
Базовкина Настя
Кочегарова Лена
Как долго планировался этот поход! Я успела выучить все названия и разобралась в карте, мы целенаправленно зарабатывали на него деньги – и это получилось, и вдруг в последние дни наша команда стала разваливаться. Киря говорил, конечно, что нижний порог личного состава – один человек, я знала, что в конце концов пойдем втроем, но растерянность и недоумение все равно гнездились где-то внутри, и все уважительные причины понять – да, но принять я не могла. Эх, согрел же мне душу Мишка своим отношением к делу, когда мы с Муфом без особых надежд забежали к нему на третий этаж. На вопрос, пойдет ли он с нами в поход, Миха только уточнил дату возвращения, не спрашивая – куда? С кем? Сколько? В конечном итоге, решения действительно надо принимать быстро. Так Мишка отправился с нами в первый поход, а мы получили укомплектованную команду из 6 человек на наш 10-ти местный ПСН.
Никогда так долго не ездила в поезде: 25 часов, из которых 5 мы стояли в Комсомольске, в опасной близости от Матюшковых, Мельника и иже с ними. Был полдень рабочего дня, дома все равно никого застать бы не вышло. Мы утешались изо всех сил, слопали два торта мороженных и бессчетное количество ёгуртов. Под вечер страстно хотелось наружу, на волю, подальше от тесноты, людей и этой музыки, которую нам любезно прокручивали снова и снова – подборка меломана-извращенца. Приходилось бегать и дышать свежим воздухом к единственному открытому окну, куда можно было высунуть голову – к туалету, зато там проносились в высшей степени чудесные вещи: туманные подоблачные хребты, поля, покрытые цветами… Ветер, скорость, полет… На горизонте поднимались Джаки, поход туда представляется таким же нереальным, как и на Тумнин, когда мы впервые услышали о нем… А ведь поезд мчит нас туда уже сейчас…
Мы покинули поезд ночью. Это такое странное ощущение, когда выходишь на ту землю, откуда начинается дорога, путь. Поезд – это переходная стадия, возможность оставить все позади, это чистилище, из которого ты выходишь ободранным, беззащитным и восприимчивым… Мы идем по дороге, лай собак, корректировка ремней на рюкзаке – начало пути. Поселок темен, кое-где фонари, голоса, но все уходит назад, впереди – дорога. Начинаю чувствовать эйфорию, дежавю – какие-то переклички с Великой Бираканской дорогой, но та вообще ни с чем не сравнима.
Кирилл нас настраивал, что пришедшие к санаторию с рассветом, мы будем молодцы, и мы шли, гадая, куда придем, ибо местные наворотили новых поворотов, загадочных, не отмеченных на карте поселков, а главное, линий электропередач и фонарных столбов, которые одни внушали надежды, что направление верное. Мы прислушивались к шуму ручья, пытаясь определиться по нему. Начал накрапывать дождь, меленький-меленький; мир туманов и облаков впервые прикоснулся к нам.
Несколько раз мимо, словно метеоры, проносились машины. Нереальность происходящего подчеркивалась тем, что на наши попытки спросить дорогу они не сбавляли скорости. Казалось, что за рулем никого нет. После поселка-призрака это воспринималось в едином ключе и в порядке вещей. Впечатление окончательно укрепилось, когда мы вышли на освещенную прожекторами площадку, расчерченную тенями, в которых скрывались огромные замершие машины, действительно гигантские, как во сне обкуренного механика, и не единой человеческой души… Где-то работал генератор. Киря ушел стучаться в окошко в надежде узнать, верно ли мы двигаемся. Мы достали «Тархун».
Киря вернулся с новостями сомнительными: разбудив какого-то парня, он ничего от того не добился, по его словам никакого санатория не было в округе, а единственный осведомленный, по-видимому, человек по имени Лукич спал, и до утра трогать его было не велено. Мы с Кириллом прошлись до конца освещенного участка дороги, потом еще чуть-чуть… Буквально за поворотом сиял окнами немаленький коттедж, рядом угадывалось что-то еще, слышались голоса гуляющих – это и был санаторий.
Мы сразу решили свить гнездо на деревянном настиле лестницы, которая спускалась параллельно дороге откуда-то сверху. Накинули тент на перила и улеглись под него, плотно прижавшись друг к дружке, чтобы не столкнуть за край площадки Юлю, долго кухтались, наконец затихли. Моросил дождик, едва-едва жужжали комарики. До рассвета оставалось меньше двух часов, а спать хотелось страшно. Проснувшись в очередной раз от укусов комаров и холода, сдернули тент, завернулись в него – стало теплее – и до рассвета я уже глаз не открывала. Разбудил вдруг наступивший холод. Это Киря ушел наружу, в серое свежее утро.
Отдыхающие поглядывали на нас искоса, мы, не смущаясь, складывались, завтракали, бегали в ручей умываться. Кирилл рассказал, что сам целебный источник загадили, я поверила ему на слово и расстраиваться не пошла. Хотелось наконец углубиться в дикие места, где нет людей и всего им сопутствующего.
Последним рубежом была колючая проволока, натянутая в зеленом, благоухающей от влаги лесу. Мы продрались сквозь нее и оказались полностью во власти напитанных водою мхов, зарослей глянцевого багульника… Вода была везде: по распадку журчали ручьи, сверху крупными каплями медленно падал дождь, повисая на каждой хвоинке, каждой веточке… Все было ароматно, чисто, свежо, зелено… Мы давно и сразу вымокли насквозь, вовлеченные в атмосферу этого мира, став частью его… Поджидая отстающих, садились прямо в густой ковер мха, не обращая внимания на выступающую, как из губки, воду; черпали кружкой из ручья и пили большими глотками: намокая, рюкзаки становились все тяжелей, и идти было жарко. Кирилл со свернутым ПСНом за спиной шел впереди, продираясь сквозь цветущие заросли, задевая низкие ветви – ПСН торчал над его головой на добрых полметра. Глядя на него, в одиночку несущего наш будущий корабль, было стыдно отставать и жаловаться, а уже хотелось.
Мы шли вдоль ручья, потом начали забирать вверх, чтобы выйти на перевал. Через бурелом, по размокшим стволам и замшелым валунам, через заросли цветущих кустов, проваливаясь иногда по колено, поскальзываясь, мы подымались все выше. Наконец впереди между деревьями забрезжил просвет… Неужели пришли?
Оказалось, что шли мы совсем недолго, что время только 13.30, а вечность в мире дождя – только внутренние ощущения слабого тела.
Сняв рюкзак, я стала замерзать и впадать в неподвижно-оцепенелое состояние, которое никак нельзя было себе позволить. Тогда мы с Муфом и Юлей отправились вниз за водой, которая хотя и была рассеяна везде вокруг, но в виде текущего ручья нашлась не сразу. У Муфа были страшно по всей стопе стертые ноги, но она не жаловалась, и я узнала об этом уже поздним вечером. Киря разжег костер, и огонь удивительным образом горел прямо в облаке, в которое все вокруг было погружено. Вверх уходили прямые высокие сосны, вокруг блестели дурманящие заросли багульника. Люди пытались согреться у огня и теснились вокруг, не в силах отойти за дровами. Особо сильные духом отозвались на мои негодующие вопли. Обед был сварен и съеден, и я почувствовала уверенность, что смогу еще некоторое время не раствориться в напоенном водой лесе, превратившись в клок тумана…
Киря отправился на разведку. Я, внутренне содрогаясь при мысли о затаивших в себе дождь зарослях, увязалась за ним. Когда уходишь от костра и очертя голову окунаешься в осыпанную миллионами холодных чистых капель стену багульника, появляется какое-то болезненно-пьянящее ощущение свободы и жизни. Ветер гонит между стволами клочки тумана, вокруг все бело и ничего нет в этом мире, кроме окружающего тебя кусочка реальности…
Сначала мы ушли направо и долго бродили по замшелым, поросшим лишайниками камням среди кедрового стланика гигантских размеров. Киря искал самую высокую точку. Потом мы вернулись обратно, прошествовали мимо костра и углубились в противоположном направлении.
Мы ступали по мягкому белому мху, образовывающему тропинки и круглые поляны между зарослями кедрового стланика. Все это в летящем тумане не принадлежало человеческому миру. Раздвигая упругие ветви с тяжелыми аккуратными шишечками, подныривая под извивы стволов, ты выходишь на белую поляну, покрытую нетронутым ковром мха, несколько больших плоских камней посередине – алтарь, брусника в глянцевых листьях… это тайное святилище, языческое капище, и то, что это – вершина горы, и ветер, осязаемый и видимый, потому что несет обрывки облаков, и вода – везде, во всем… Шаман – место.
Хочу, чтобы никто туда больше не приходил. Хочу, чтобы ничья нога не примяла, не вырвала этот невероятно густой и мягкий белый мох. После нас оставались бело-зеленые дорожки потревоженного мха. Он восстановится, зарастет, я хочу в это верить. Призрачные лиственницы, тонкие, с бледными, почти белыми иголочками… Несколько мертвых стволов. Мир тумана.
Мы побродили там, все шестеро. Холодные порывы облаков проносились сквозь нас, но по-другому там не должно быть. Мы ели только с одного бока красную бруснику и целовали затесанный острием вверх столб-идол.
Вернулись мы к костру основательно продрогшие. Наверное, поужинали… Помню, дождь перестал, но в вершинах наших мачтовых сосен все время путались облака, цеплялись, рвались и из них просыпались горсти крупных тяжелых капель, с каждым порывом ветра со свистом падающих на нас, копошащихся у подножий…
Наша палатка под прогнувшимся от собравшейся воды тентом, четырёхместная на шестерых, внушала мне тихий ужас и клаустрофобию. Процесс укладывания спать был медленным и мучительным. Согревал душу и тело только массаж со звездочкой. Ночь была страшная, ощущение удушья от тесноты, мокрое тепло – а снаружи снова шел дождь.
Утро! Утро. Жизнь, движение, простор, свобода. Бодрячки, ух! Не верю глазам своим – куски синего неба! В ветвях наших мачтовых сосен толкутся неверные, как блики, голубые пятна!
Хватаю фотоаппарат, бегу на белые поляны. Сквозь деревья просвечивают темными склонами окружающие нас сопки, а еще вчера казалось, что вокруг ничего нет, наша затерянная гора – единственная в этом белом мире тумана.
Вымокаю насквозь, сон, усталость – как не бывало, потому что вылетаю на поляну и – хоть кричи! – переполняющий душу восторг не с кем разделить, никого нет рядом, а там… Череда сопок, утопающих в белом море облаков. Оно живое, это неподвижное море, оно перемещается, незаметно и неотвратимо, окутывает подножия гор, оставляя лишь вершины между небом и землей, между небом и небом…
Я успеваю сделать несколько снимков, я хочу, чтобы это увидел еще кто-нибудь, иначе для меня этого слишком много, душа разорвется, я хочу все это вдохнуть… Минута – и снова все затянуло… Облака, лежащие у гор в ногах, смирные, белоснежные, вдруг начинают стремительно подыматься, разреживаться… Все, уже нечего фотографировать… Я убегаю к своим. Размахиваю руками, рассказываю, но все это тщетные попытки передать непередаваемое…
Потом они все же увидели это, но мне казалось, что «сейчас уже не так, а вот тогда…» Неразделенное восхищение, если оно действительно глубоко и необъятно, оставляет горький привкус сожаления… Зато оно – чистое, незамутненное ничьим присутствием, острое, только твое…
Обретя видимость и возможность ориентироваться, выяснили, что Айча – правее. Дымчато-синяя, в облаках, они темнела за деревьями, когда мы, позавтракав, покатились вниз, проминая тропинку в сплошном ковре багульника.
Перешли – прыжком – ручеек, и на подъем. Что за подъем! Я чувствовала себя в джунглях своей детской мечты, словно Тарзан, проскальзывая над, под, между переплетением невиданных стволов6 стланик удивительное дерево! Я влюбилась в него, в этот гигантский мховый можжевельник. Мы шагали по качающимся ветвям, хватась за качающиеся ветви, это было интересно и изнутри откуда-то знакомо. Хочу гнездо-берлогу в кедровом стланике, в самой-самой его чаще, укрытой от глаз людских…
Временами мы вываливались на сыпухи, знакомые еще по Вандану, куда более живые, чем там. Здесь расслабляться не приходилось, разве что останавливаться и передыхать, поджидая отстающих. «Летать быстро легче, чем летать медленно», - говорила Акка Кнебекайзе и была права.
Оказалось, что самая-пресамая вершина Айчи не видна снизу, она скрыта в глубине, в вышине, увенчанная геодезической вышкой. На подходах тоже появился белый мох, но с Белыми полянами все это не сравнится, ибо сочетание не то. На вершине Айчи стланик ниже, а еще там растут карликовые деревья, симпатичные, полуползучие…
О, вершина! Простор, полет, необъятный мир, горизонт, серебристо стальная лента Акура… Облака, плотные, лежачие и легкие, летающие, носимые ветром… Киря сказал, что раньше здесь было по-другому. Действительно, кто-то такую уютную вышку отбабахал, с деревянным настилом и табуреткой… Но каков же был его восторг, когда нашлись потемневшие консервные банки, оставленные давным-давно молодыми и зелеными Кирей и сотоварищами. Правда, оставляли они банки целыми и пирамидкой, а нашел он их пустыми и в ямке. Но это были они, те самые. Мы целый час просто балдели. Грызли молочные орешки из зеленых стланиковых шишек, дышали...
В час дня мы начали спуск, поблудили по стланиковым джунглям, полежали под ветвями мохнатыми на белом упругом мху, носом в бруснике, прячась от дождя, пока заблудившиеся выбирались на верный путь… Вот где покой и мир, Дом… Моя душа когда-то жила под этими ветвями и спала в этих мхах, когда-то, в другой жизни…
Больше всего утомляли сыпухи, коварно выворачивающие камни из-под ног. На Вандане они лежали основательней…
Обратно мы дошли как раз готовые поедать то непомерное, казалось мне, количество халвы, что было взято на перекус. Свертывать насквозь мокрые вещи и запихивать их в насквозь мокрые рюкзаки… Но мы никуда не делись, мы сделали это и, попрощавшись с приютившим нас местом, отправились в новый этап нашего похода. Сплавной. Правда, в тот день до Акура мы не дошли. А главное – пришлось вычеркнуть Сыдынку. На то были объективные причины. Не все тянули одинаково. А бедный Муф продолжал как-то ходить на своих не ногах – мозолях, а Киря все нес и нес ПСН, сбивая росуи дождь с нижних хвойных веточек…
Тропинка то выводила нас на великолепные тундровые брусничные полянки, сжатые с двух сторон синими и бурыми сопками, то почти исчезала в рощицах молоденьких лиственниц, усеянных каплями и заплетенных паутинками. А то влетала в какой-то кочкарник с замечательными ямами, в которых стояла вода…
Мы с Юлей старались не отставать от Кирилла, догоняя его на передыхах, Аня, Миша и Настя шли второй группой – мы с ними встретились уже вечером, когда поняли, что сегодня до Акура не дойти. Смеркалось, когда Киря решил остановиться. Рядом текла уже маленькая речушка, которая выросла из множества ручьев и своими перекатами обманывала нас, создавая иллюзию большой воды.
Долго, с трудом разводили костер. Вымокло все, а что не вымокло, то отсырело – и спички, и зажигалки, и сухое горючее – все горело вяло и урывками… Но нам, чайникам, повезло, огонь горит, пришедшие суетятся, а дошедшие до никакого состояния греют разные части тела и до всеобщей суеты им ужо дела нет. У меня такое состояние наступило попозже, когда мы встретили Кирилла, убегавшего вперед на разведку, отпоили его кофе, поели, согрелись изнутри и местами снаружи, поставились и начали ложиться спать. Самое страшное для меня в походе – вот этот неумолимо наступающий момент, на который требуется еще некоторое количество сил и оптимизма (или высокая ступень просветления – Пофигизма Полнейшего). Ни того ни другого, увы, уже и еще не было.
Какое-то время вверху было видно звезды, но скоро опять все затянуло, и снова дождь… Пришлось собирать остатки мужества и втискиваться в относительно сухую и теплую палатку. Проваливалась в первый кошмар я под Мишину фразу: «Странно… На лицо что-то капает…» и свой ответ, дескать, «укройся с головой»… Мишка ночью принял единственно правильное решение – выбрался из этого клубка мучающихся тел наружу, под дождь, и, стоически завернувшись на мокром багульнике в мокрое одеяло, уснул как свободный человек.
Хмурое серое утро – как же оно прекрасно само по себе, это – движение, заботы, хлопоты, попросту суета, а значит – жизнь. Собираемся, едим и снова на тропу. Сегодня мы должны спустить на воду наше супертяжелое резиновое чудо, сколько можно ему ездить на горбу и Кирилла, пора бы уже поменяться местами! А до воды еще нужно дойти.
Киря рвет вперед, он полностью солидарен с Аккой Кнебекайзе и наверняка жаждет поскорее покончить с неприятным. Я убегаю за ним, но тщетно силюсь догнать его до самой дороги уже перед самым Акуром, где Киря подбирал хвосты. Еще бы мне его догнать! Я умудряюсь несколько раз сбиться с очевидной тропы, причем в откровенное болото! А девчонки так вообще встретили медвежонка, самого настоящего! Хорошо, что затем им не встретилась его мама, большая и сердитая…
Выйдя с большим разрывом во времени, наконец, на дорогу, все собрались и пошли по старому речному руслу, каменистому, покрытому шикарным слоем светло-зеленого мха-лишайника, пошли мимо россыпей брусники, мимо кустов шиповника с ягодками-конфетками; малину, смородину оставив позади, пошли к заветному Акуру.
Продравшись сквозь заросли, правя на крик, мы, вслед за Кирей вышли к реке. Здорово. После долгих часов лесного пути эта открытая небу, стремительно несущаяся масса воды, широкой, быстрой, заряжала энергией. Пьянящее ощущение просто от того, что смотришь на нее, от ветра, которым она на нтебя веет.
Мы соорудили костер с котлами под обед, раскатали ПСН... Тут и остальные подошли.
Чёрт возьми! Намёки на солнце! Неужели такое бывает?!.. Стало даже очень жарко и душно: вся влага, накопленная лесом за эти дни, начала испаряться, разнося в воздухе пряные и прелые ароматы.
Вот мы погрузились. Сердце бухает - такое течение, ух! Река, почти под самой сопочкой, вокруг виднеются тёмно-фиолетовые вершины, а она все несется вперед, за поворот... Ну! Оттолкнулись!
Боги, вдыхай поглубже, перехватывает - ощущение сродни полету! Все уносится назад, надо грести, а все вокруг кричит: посмотри! Простор, ветер, свобода!
Этот переход от пешки к сплаву - обалденный переход. Не потому, что сплав лучше, а потому, что острее чувствуешь каждый оттенок кайфа. Мы плывем!
Но гребцы из нас такие же, как и ходоки. Но мы старались, изо всех сил! Правда, когда весло второй-третий раз держишь в руках, когда никакого представления о сути дела не имеешь, старания сами по себе мало помогают. Люди! Ходите на тренировки! Иногда это бывает полезно.
А берега иной раз становились отвесными скалами, и там на повороте вода подбрасывала наш ПСН особенно приятно. У-ух!
Продолжение следует...